Эскалация напряжённости в белорусско-российских отношениях в декабре 2018 года заставила экспертов всерьёз обсуждать перспективу инкорпорации Беларуси в состав России. При этом чаще всего обсуждается сценарий слияния двух государств в единое «Союзное государство» на основе действующего Договора о создании Союзного государства, подписанного ещё в 1999 году, но при полном доминировании российской стороны.
Поглощение и/или цивилизованное «углубление интеграции»?
Поводом для обсуждения подобного сценария, помимо вбросов из анонимных и не очень телеграм-каналов, стали заявления высокопоставленных российских чиновников. В ответ на требования руководства Беларуси снизить цены на поставляемый в Беларусь российский газ, а также предоставить Минску компенсацию его потерь, вызванных реализацией налогового манёвра в России, российское правительство ответило предложением «углубить интеграцию». Мол, если Беларусь хочет таких же цен на энергоносители, как в России, то ей надо стать ближе к России — продвинуться в вопросах реализации договора о создании Союзного государства.
Правда, последующие заявления российских чиновников показали, что намерения Кремля вовсе не являются такими агрессивными, как это представили многие комментаторы последних событий. Речь идёт об унификации налоговой, тарифной, акцизной, таможенной, денежно-кредитной, промышленной и в целом экономической политики. Самым «агрессивным» намерением Кремля, подтверждённым более поздними заявлениями, стало введение единой валюты в рамках «Союзного государства».
Впрочем, перечисленные направления «углубления интеграции» — это тоже весьма сильная политическая программа. А если учесть то, что все перечисленные «унификации политик» Москва предполагает проводить по принципу навязывания Беларуси российских подходов к регулированию соответствующих сфер, то речь идёт, по сути, об экономическом подчинении Беларуси.
Критики алармизма
На этом фоне возникает вопрос об оправданности алармистских заявлений о возможности реализации Кремлём жёсткого сценария в отношении Беларуси. Можно ли говорить о том, что формально экономическое содержание требований Москвы означает отсутствие у неё политических притязаний и/или намерений их реализовать в одностороннем порядке?
Например, по мнению Павла Лузина, сегодня повода для новой военной кампании (прежде всего, в отношении Беларуси) у Кремля нет. Как считает эксперт, «главный российский интерес в Беларуси в ближайшие годы — это сохранение своего военного присутствия в любых возможных и удобных обеим сторонам формах, а также отсутствие позитивного экономического и политического развития» Беларуси. В этом смысле, считает П. Лузин, поведение белорусского руководства остаётся в «зоне комфорта» Кремля, поскольку Минск не ставит под сомнение военно-политическое сотрудничество с Москвой, а также демонстрирует неготовность идти на структурные реформы и обеспечить высокую продуктивность экономики. Соответственно, весомые причины для жёстких действий Кремля в отношении Беларуси, учитывая все сопутствующие издержки таких действий, отсутствуют.
Артём Шрайбман на сайте Московского Центра Карнеги также указывает на невероятность «силового сценария» в обозримом будущем. По мнению эксперта, Россия не может воспользоваться массовой поддержкой белорусов и/или поддержкой части белорусской элиты, и поэтому, единственным сценарием «инкорпорации» Беларуси для Москвы якобы является военная агрессия. Реализовать же агрессию Кремль, по мнению А. Шрайбмана, не в состоянии из-за её затратности и усиливающегося запроса на мирную внешнюю политику в российском обществе. Как считает эксперт, отказ Москвы от аннексии Абхазии и Южной Осетии свидетельствует об отсутствии у российского руководства одержимости идеей «собирания земель», а проведение непопулярной пенсионной реформы говорит об отсутствии слишком большого беспокойства по поводу снижающегося рейтинга Владимира Путина.
Другие эксперты вполне справедливо указывают на то, что задачу продления полномочий Путина в 2024 году можно решить менее затратным способом, чем подчинение Беларуси в рамках «Союзного государства». Например, путём проведения конституционной реформы.
Rationale агрессии
При справедливости перечисленных выше суждений следует отметить и целый ряд непоследовательностей, которые допускают противники алармистского подхода к оценке вероятности жёсткого сценария Кремля в отношении Беларуси.
Главные неточности связаны с описанием тех ключевых вызовов, с которыми на сегодняшний день и на обозримую перспективу имеет дело Кремль.
Прежде всего, не вполне адекватной является постановка вопроса о «легитимации следующего срока Владимира Путина». Снижение рейтинга Путина в течение 2018 года представляет собой проблему для всего политического режима, существующего в России, и в этом смысле — для всего (или подавляющего большинства) российской политического класса. Более того, при принятии решения о транзите власти проблема легитимности политического режима будет стоять более остро, чем при сохранении у власти В. Путина. Это связано с тем, что транзит будет сопряжён с усилением межгрупповой борьбы в российской элите и проблематизацией роли «верховного арбитра», которую сейчас играет российский президент.
Соответственно, «второй крымский эффект» от возможной «интеграции» Беларуси нужен не столько В. Путину, сколько российскому политическому классу. Причём, на этом фоне можно выделить весьма влиятельные группы интересов, особенно заинтересованные в жёстком сценарии (Совет Безопасности, Министерство обороны, частные военные компании), а также в его последствиях в виде захвата таких белорусских активов, как нефтепереработка («Роснефть»), предприятия военно-промышленного комплекса («Ростех»), производство калийных удобрений и другие.
Возможен ли сам «второй крымский эффект» на фоне запроса российского общества на «мирную внешнюю политику»? Это зависит от многих сопутствующих факторов, в том числе — от конкретного сценария «интегрирования» Беларуси. Однако вряд ли подлежит сомнению то, что в текущих условиях политический режим в России не способен повернуть вспять эскалационную логику своей эволюции. Внешнеполитические цели Кремля остаются недостигнутыми, а дальнейшее разрушение трансатлантического единства, политическая смута в США и Великобритании, создают благоприятные условия для его экспансии. Поэтому консенсус в российском политическом классе строится исключительно в рамках продолжения стратегии эскалационного доминирования, причём, как внутри страны, так и на международной арене.
Наиболее вероятный «жёсткий сценарий» Кремля
Наибольший мобилизующий эффект насильственная «интеграция» Беларуси может иметь, если Кремль в этой акции предстанет как сторона, «отвечающая на нападение», которой якобы лишь в рамках вынужденной обороны пришлось установить контроль над территорией Беларуси. Кстати, немалую роль этот фактор сыграл в украинских событиях: агрессивный угар российского общества создавался как форма ответа на «притеснения русских», «наступление фашистов» и другие подобные «события».
Примечательно в этом плане, что как раз по вопросу о конкретном сценарии жёстких действий России в отношении Беларуси противники алармистского подхода допускают вторую грубую неточность. Они рассматривают в качестве главных наиболее одиозные и наименее вероятные сценарии либо прямой военной агрессии и захвата территории, либо же полного лишения Беларуси суверенитета в результате реализации проекта «Союзного государства» при доминировании России. В то же время никаких очевидных оснований для того, чтобы делать акцент именно на этих сценариях, не просматривается.
Как справедливо отмечает П. Лузин, Кремль «заинтересован только в сохранении собственной гегемонии на постсоветском пространстве и недопущении там любых перемен, способных поставить под сомнение политическое и экономическое устройство самой России». Это стремление к сохранению гегемонии предполагает усиление стратегического присутствия России на территории Беларуси, значимость которой и стремление которой к самостоятельности в международных делах в контексте противостояния России и стран НАТО резко возросли.
Однако белорусское руководство последовательно отстаивает собственную стратегическую автономию, отказываясь размещать на своей территории российскую военную инфраструктуру, отказывая России в ином использовании территории Беларуси против третьих стран, а также последовательно отстаивая равноправие с российской стороной при принятии решений в военно-политической сфере. В результате этой политики военно-политические механизмы Союзного государства, включая единую систему противовоздушной обороны, о которой упоминает Лузин, не могут использоваться против третьих стран, а все военные возможности Республики Беларусь (в том числе — выделенные для участия в региональной группировке войск) находятся под контролем белорусских должностных лиц. Единственным исключением являются узел связи «Вилейка» и радиолокационная станция «Волга», которые размещаются на территории Беларуси на правах аренды. Однако они не могут существенно повлиять на военно-политическую динамику в регионе.
Таким образом, военный доступ Кремля на территорию Беларуси заблокирован белорусской стороной и возможен только в объёмах и целях, санкционируемых Минском. Это и стало причиной размещения российских войск на белорусско-российской границе, а также настойчивых сигналов Москвы о том, что Россия готова сама обеспечивать собственную безопасность на западном стратегическом направлении, не полагаясь на союз с Беларусью.
Соответственно,целью российской стороны является такое усиление позиций в Беларуси, которое обеспечило бы контроль над белорусской военной инфраструктурой и возможностями, а также создало бы возможности для захвата привлекательных экономических активов. Ни для того, ни для другого ни аннексия, ни создание «Союзного государства» не требуются.
Контроль в военной сфере мог бы быть обеспечен на договорной основе. Например, в случае, если бы Москве удалось продавить заключение белорусско-российских соглашений в военно-политической сфере, аналогичных тем, что были заключены между Арменией и Россией и дали Москве фактически односторонний контроль над военными возможностями Армении. Однако белорусское руководство последовательно отказывается от движения в этом направлении и сохраняет контроль над своими военными возможностями на национальном уровне.
Соответственно, жёсткие действия Кремля должны обеспечить получение российской стороной подобного контроля в одностороннем порядке. Наиболее вероятным сценарием для таких действий является «украинский сценарий», представляющий собой обычную «двухходовку».
На первом этапе данного сценария провоцируются массовые антироссийские («националистические», «прозападные», «антиолигархические», «демократические» и т.д.) выступления, в значительной мере контролируемые Кремлём и перерастающие в массовые беспорядки и конфликт(ы) малой интенсивности (как между протестующими и властями, так и между протестующими и их оппонентами — пророссийскими силами). Провокация со стороны Москвы может осуществляться как путём ухудшения экономической ситуации в Беларуси, оказания внешнего (особенно — информационного) давления на Беларусь, так и при помощи специальных активных мероприятий.
На втором этапе под предлогом защиты российских граждан/русскоговорящего населения и/или союзного политического режима Москва организовывает своё военное и политическое присутствие в необходимом объёме. Данному шагу могут предшествовать различные события в политической жизни Беларуси, которые сделают его возможными: успешное принуждение высшего белорусского руководства к запросу «военной помощи» России, физическая ликвидация ключевых фигур в белорусском руководстве, организация «массовых» «обращений граждан» к России с призывом оказать помощь и так далее.
Учитывая описанную специфику интереса Кремля к контролю над территорией Беларуси, в рамках описанного сценария можно с высокой долей вероятности утверждать следующее.
Во-первых, Москва при реализации жёсткого сценария будет заинтересована в ослаблении и дестабилизации белорусского государства. Это исключит в будущем формирование внутренней аппаратной оппозиции российской гегемонии в Беларуси, а также облегчит захват белорусских активов российскими бизнес-группами.
Во-вторых, Москва не будет стремиться включить Беларусь в состав России, лишить её формального суверенитета и независимости. Прежде всего, чтобы не брать на себя ответственность за содержание такого крупного нового региона. А также — во избежание слишком тяжёлых международных последствий.
Чего Москва будет добиваться, так это размещения своих военной инфраструктуры и войск на территории Беларуси, подчинения РГВ Союзного государства на территории Беларуси командованию Западного военного округа РФ и передела собственности с целью захвата наиболее привлекательных активов в белорусской экономике.
Приведённый анализ показывает, что противники алармистского подхода к оценке возможных жёстких действий Кремля в отношении Беларуси основываются на довольно неточных исходных посылках. Эти неточности касаются мотивов действий Кремля, а также содержания возможного жёсткого сценария.
Наш анализ выше показывает, что императив «углубления интеграции» Беларуси и России и конкретный приведённый сценарий его реализации отвечают интересам не только лично В. Путина, но и, даже в большей степени, российского политического класса и конкретных мощных групп интересов в нём. Это, на наш взгляд, делает жёсткий сценарий более вероятным.
Впрочем, более точная оценка этой вероятности требует анализа не только выгод, но и издержек от возможной реализации жёсткого сценария для российской стороны.
Продолжение следует.