Политический кризис февраля–марта 2017 в Беларуси (II)

Ключевые аспекты кризиса

Следует отметить, что ни давление российской стороны, ни сами социальные протесты в феврале—марте 2017 года не могли бы спровоцировать столь масштабный политический кризис, какой имел место. Для этого понадобились многочисленные действия различных субъектов со стороны властей, которые сознательно или нет способствовали ухудшению ситуации и выводу кризиса на новые уровни эскалации. Эти действия и являются главным предметом анализа.

Дефицит разведывательной информации

Главной причиной мартовского кризиса в Беларуси были неудовлетворительные итоги работы социологических служб, разведки и политического сыска. Несмотря на наличие определённой достоверной информации о характере работы организаторов протестов в социальных сетях (который был во многом идентичен характеру работы в период кампании «Революции через социальные сети», поддержанной из Российской Федерации), в целом спецслужбы не смогли представить руководству страны достоверную картину происходящего, информацию об источниках финансирования, основных организационных узлах и персонах, стоящих за ними.

Этот дефицит разведывательной информации проявился в том числе в том, что А. Лукашенко отсутствовал в Минске во время начала акций, хотя они были анонсированы заранее. Более того, весь первый этап кризиса, характеризующийся отсутствие внятной реакции властей на протестные выступления (с 17 февраля до 8 марта включительно), был потрачен властями на попытки понять, что происходит и сформировать общую картину событий. Именно на этой почве стали возможны последующие вбросы дезинформации, приведшие к эскалации кризиса.

Очевидная выгодность протестов для Российской Федерации и отсутствие внятной разведывательной информации подтолкнули власти к реализации сценария силового доминирования. Основные усилия должны были быть направлены на нейтрализацию «полевых» лидеров и активистов оппозиции. Для того, чтобы запустить данный сценарий, Президент Республики Беларусь вынужден был публично снять с Министерства внутренних дел и Комитета государственной безопасности «опеку» Государственного секретариата Совета Безопасности Республики Беларусь. В результате, не имея возможности действовать в отношении организаторов протестов и тем более — инициаторов, власти решили репрессировать в первую очередь «полевых командиров» и наиболее заметных уличных активистов. Именно с этим были связаны многочисленные аресты, последовавшие с 9 марта и особенно — после легальной акции 15 марта.

Однако непрофессионализм действий силовых структур либо же целенаправленная провокационность с их стороны быстро сами стали дополнительным источником роста протестных настроений. При этом низкое качество разведывательной информации не позволяло составить однозначное представление о том, насколько эффективными оказались репрессии, насколько разрушены организационные структуры протестного движения, каковы реальные возможности его лидеров по привлечению участников и так далее.

В результате на более позднем этапе кризиса (с 21 до 26 марта 2017 г.) власти, судя по всему, были вынуждены проводить масштабные репрессии «вслепую», без какой-либо достоверной информации об участии тех или иных лиц в организации и проведении протестов. В частности, именно по этому принципу, как представляется, были задержаны политик Алесь Логвинец (избит при задержании) и глава объединения предпринимателей «Перспектива» Анатолий Шумченко, а также ряд других лиц. Аналогично о полном отсутствии достоверной информации о происходящем говорил масштаб привлечённых властями сил и средств для противодействия акции 25 марта 2017 г.

Именно отсутствие достоверной информации о разворачивающихся событиях стало главной предпосылкой для распространения в Беларуси непроверенной и недостоверной информации (см. ниже).

Низкий профессионализм силовиков

Как отмечалось выше, жесткие и порой непрофессиональные действия сотрудников силовых структур, связанные с непропорциональным и неизбирательным применением силы, в ходе кризиса марта 2017 года зачастую сами вносили вклад в усиление протестных настроений, вызывая искреннее возмущение политически активных граждан.

Однако рассматриваемый период был отмечен ещё более тревожными событиями. Помимо ставшего уже традиционным использования для задержания лиц в штатском, не предъявляющих удостоверения и не идентифицирующих себя иным образом, мартовский кризис был отмечен и использованием неопознанных лиц непосредственно для силового воздействия на граждан Беларуси (без цели задержания). В частности, речь идёт о нападении на участников акции протеста в Куропатах ночью 23 февраля 2017 г. Если версия о согласованности действий между сотрудниками силовых структур и нападавшими соответствует действительности, то данное событие представляет собой пример сознательного воспроизводства в Беларуси практик, приведших к разрушению мира и территориально целостности в Украине (использование так называемых «титушек»). Данный факт является тем более настораживающим, что в ходе информационной работы по дискредитации протестов государственные СМИ на начальном этапе активно использовали комментарии лиц, прямо или косвенно причастных к обслуживанию политиков, уличённых в предательстве национальных интересов и территориальной целостности Украины.

Неадекватная коммуникационная стратегия

Одним из главных механизмов кризиса стало практически полное отсутствие сколько-нибудь разумной коммуникационной стратегии властей в его рамках.

Ещё в преддверии кризиса, при принятии поправок в Декрет № 3, которое совпало с вбросом ложной информации о якобы строящейся «очередной резиденции А. Лукашенко», пресс-служба Главы государства не смогла обеспечить оперативную реакцию на данную дезинформацию.

Феноменальным по масштабу и глубине провалом государственной информационной политики является само по себе информационное сопровождение процесса работы над Декретом № 3 в конфронтационном ключе. Вместо того, чтобы представить данную работу как восстановление социальной справедливости, усиление солидарности общества и реализацию принципа гарантированной взаимопомощи, лица, принимающие решения, государственные комментаторы и СМИ вслед за оппозицией перевели обсуждение данного документа в русло «борьбы с тунеядцами».

На пике кризиса (2-й и 3-й этапы) коммуникационная стратегия властей сводилась к откровенному запугиванию населения и оправданию репрессий в попытке снизить уровень участия граждан в протестных выступлениях. Причём, нет уверенности в том, что подобный характер информационного сопровождения был целенаправленным и запланированным. По сути, данная информационная работа, насколько можно судить, не была эффективной, а реальную сдерживающую роль в отношении протестов играли масштабные репрессии, развёрнутые после 10 марта 2017 г. Фактически на 2-м и 3-м этапах кризиса нарратив государственной пропаганды в отношении протестов задавался силовыми структурами (Комитетом государственной безопасности), исходя из целей реализации стратегии силового доминирования, а не исходя из собственно политических целей и задач. В некоторых аспектах данная информационная работа имела характер сознательной массовой дезинформации собственного населения.

Продолжение следует.